|
|
|
Вопрос о
троичности
несколько раз был затрагиваем в тексте, но вскользь, ибо основательное обсуждение его потребовало бы особого трактата. Отлагая таковое до времени более благоприятного, мы наметнм несколько мысленных ходов, имеющих разрыхлить для понимания идею троичности.
Было говорено ранее о существенной невозможности дедуцировать троичное число Божественных Ипостасей;
но, вместе с тем, была сделана как бы некая попытка на эту дедукцию. Как же должно разуметь такую попытку?
— Прежде всего, не как дедукцию в строгом смысле слова. Мы вовсе не намеревались доказывать, что Ипостасей может быть только
три, ни больше, ни меньше. Это число — «бесконечный факт», постигаемый в присно-сущем умном свете, но не выводимый логически, ибо Бог — выше логики. Надо твердо помнить, что число «три» есть
не следствие
нашего
понятия
о Божестве, выводимое оттуда приемами умозаключения, а содержание самого переживания Божества, в Его превыше-разумной действительности. Из
понятия
о Божестве нельзя вывести числа «три»;
в переживании же сердцем нашим Божества это число просто
дается, как момент, как сторона бесконечного факта. Но, т.к. этот факт — не просто факт, а факт бесконечный, то и данность его — не просто данность, не слепая данность, а данность с бесконечно-углубленною разумностью, данность беспредельной умной дали.
[1039]
Пока бесконечный факт не дан, не может быть безусловно никакой антиципации его, кроме формальной, a именно, что он — факт и что он бесконечен;
a priori мы ничего не можем сказать о нем. Но, когда он
уже
дан, то мы можем уразумевать его содержание и открывать его бесконечную разумность. Мы стараемся тогда вглядеться в
смысл
его, углубить свое понимание его. А так как
смысл
его бесконечен, то и понимание наше этого бесконечного смысла само может развертываться беспредельно
[1040], — однако, пребывая в каждом своем моменте тоже бесконечным. В том-то и разумность Бесконечности, что в ней
все
разумно и
все
бесконечно.
Усмотреть несотворенный
Свет
— вот
первая
ступень уразумения;
усмотреть
в нем множественное единство и единичную множественность
— это
вторая
ступень;
усмотреть в этой единичной множественности множественность, как
троичность
— такова
третья
ступень;
понять смысл числа «три», значение его, его духовное отличие от чисел «два» и «четыре» и т. д. — это еще
последующая
ступень и т. д.
Но, опять, нельзя думать, будто каждая новая ступень — отвлеченно выводится, логически-рассудочно дедуцируется откуда-то со вне, нежели самое созерцание Света. Каждая ступень есть лишь конкретное расчленение, разборка, дифференцировка того, что implicite содержится в созерцании
[1041]
неприступного Света Триипостасного Божества. Итак, наша «дедукция» есть лишь новый способ выразить то, что уже
было
выражено, — ничуть не более. Так, с высокой вершины вглядываясь в синеющую даль, мы открываем в ней все новые и новые подробности и тогда выражаем их восклицаниями радости и удивления;
но можно ли назвать ряд этих восклицаний «дедукцией» этой голубой воздушной бездны?
Числа вообще оказываются не выводимыми ни из чего другого, и все попытки на такую дедукцию терпят решительное крушение, а, в лучшем случае, когда по-видимому к чему-то приводят, страдают petitio principii. Число выводимо лишь из числа же, — не иначе. А т.к. глубочайшая характеристика сущностей связана именно с числами
[1042], то сам собою напрашивается пифагоровско-платоновский вывод, что числа — основные, за-эмпирические корни вещей, — своего рода вещи в себе. В этом смысле опять таки напрашивается вывод, что вещи, в известном смысле, суть явления абсолютных, трансцендентных чисел. Но, не вдаваясь в эти сложные и тонкие вопросы, мы скажем только, что число
три, в нашем разуме характеризующее безусловность Божества, свойственно всему тому, что обладает относительной само-заключенностью, — присуще заключенным в себе видам бытия. Положительно, число
три
являет себя всюду, как какая-то основная категория жизни и мышления.
В
пространстве, заключающем в себе все внешнее, и потому все внешнее своей природе подчиняющем, мы различаем
три
измерения. Отвлеченно-логически допустимо, конечно, говорить сколько угодно o пространствах n-мерных и изучать их
[1043], a потом применять найденные теоремы к механике, физике и др. областям науки
[1044]. Но, тем не менее, проектируемое n-мерное пространство, понятие, и реальное трех-мерное пространство, данность, несравнимы между собою, и никак нельзя говорить о них, как о чем-то однородном. Пусть даже вырабатываются или будут выработаны
восприятия
n-мерного пространства
[1045];
все равно останется глубокая пропасть между этою естественною и общею для всех трех-мерною средою жизни и ухищренным, по-моментным, единичным восприятием тех пространств. Пространственная реальность, с которою имеем
мы дело, трех-мерна, и все, что в пространстве, — тоже
трех-мерно. Но, добавим, все попытки, — попытки многочисленные и упорные
[1046]
— ,
дедуцировать
трех-мерность нашего пространства, ни к чему не привели и, даже при беглом их обзоре, нетрудно убедиться, что они доказывают
трех-мерность пространства не иначе, как в
предположении
этой трех-мерности.
То же самое — и о
времени. Прошедшее, настоящее, будущее — вот опять выявление
троичной
природы времени. И эта троичность для времени настолько существенна, что даже отвлеченно-логически никто не пытался придумывать времени с большим или каким-либо иным числом подразделений, подобно тому, как это сделано для пространства. Однако и тут, для времени, попытки на дедукцию
[1047]
его троичной природы, не достигают своей цели, и троичность времени остается простой данностью. Во всяком случае она имеет первостепенное значение. Не только мир физический, а и мир психический содержится в форме
времени, следовательно, как
тот, так и другой получает
от
времени его троичность. Если — так, то, чрез пространство и время, все ознаменовано числом «три», и
троичность есть наиболее общая характеристика бытия.
Но не одно только
общее
назнаменование троичностью свойственно бытию.
Каждый
слой его,
каждый
род его имеет еще свою особливую троичность. Не входя тут в подробности, отметим лишь то, что представляется нам наиболее глубоким онтологически.
Три
грамматических лица
[1048], не более и не менее, — явление общее языкам разнороднейшим, и оно служить выражением основного факта социологии. Может быть, в основе его лежит факт биологический, ибо
троичной
представляется всякая простейшая
семья: отец, мать, ребенок. В самом деле, поскольку центром и смыслом семьи служит именно ребенок, постольку, при другом ребенке, или при другой жене, мы имеем дело, собственно с
иною
триадою, с
иной
семьей. А, в чистейшем своем виде, семья ограничена лицами отца, матери и ребенка. И язык и общество, таким образом, в
корнях
своих носят начало троичности.
Отдельная
личность
опят-таки построена троично, ибо у нее
три, а не иное какое число, направлений жизнедеятельности, — телесная, душевная и духовная — , и каждое психическое ее движение трояко по качеству, так что содержит отношение к
уму, к
воле
и к
чувству. Что бы ни говорили психологи против теории трех психических
способностей
или трех сил, бесспорным остается тот факт, что всеми усматривается существенная разница между умом, волею и чувством и несводимость их друг на друга. Вероятно, наиболее подходящим к делу пониманием их будет понимание, как трех
координат
процессов психики, при чем каждый реальный процесс непременно имеет характеристику во всех трех направлениях. Но, если бы было и не так, то все-таки остается в устроении психической жизни что-то троякое;
и этот коренной факт
троякости
психики, хотя и не подлежит, несмотря на все старания, дедуцированию, остается, однако, непременным и непререкаемым
[1049].
Вникая глубже в устроение человека мы всюду находим, опять таки, троичное начало, — как в устройстве его тела, так и в жизни его души.
Жизнь разума,
в своем диалектическом движении, пульсирует ритмом
тезиса,
антитезиса
и
синтезиса, и закон трех моментов диалектического развития относится не только к разуму, но и
к чувству
и
к воле
[1050].
Отсюда понятно, что всякое произведение разума, чувства и воли человеческой, в котором не изглажен искусственно диалектический ритм его возникновения, само неизбежно запечатлено
троичным делением.
Трихотомия,
как прием аргументации, как манера классификации, как начало системы — слишком распространена
[1051], чтобы можно было считать ее за нечто случайное;
нужно полагать, что в ней мы имеем пред собою опять таки выявление какой-то присущей душе троичности, хотя и тут мы не способны дедуцировать эту троичность. Но наиболее существенно число «три» в религии, как в догме, так и в культе и даже в суеверных обрядах быта. Трудно найти достаточно сильные выражения, чтобы достойно выразить широту распространения начала троичности в мире древней религии. «Мне хотелось бы, — пишет
Узенер
в своей статье, посвященной вопросу о божественных триадах — , попробовать дать более ясное представление о широком распространении и важности этой формы воззрения. Здесь не имеется в виду сказать что-либо новое.
Фил. Бутман
с совершенной ясностью судил об этом явлении, и
Эд. Гергард
называл божественную триаду средоточием почти всех религий
[1052]. Но мне представляется своевременным — путем собрания рассеянных следов дать доказательство того, что божественная триада была такою формою воззрения древности, которая твердо укоренилась и потому обладает могуществом движущих сил природы»
[1053].
Матeриал, coбранный
Узeнeрoм, а такжe
Нeйдгартoм, c нeoбыкнoвeннoю нагляднocтью дoказываeт вceoбщнocть прeдcтавлeния o бoжecтвах-триадах
[1054].
Узeнeр
дажe признаeт, чтo ширoкo раcпрocтранeннoe, «у бoльшeй чаcти, мoжeт быть у вceх нарoдoв дрeвнocти», cтрeмлeниe прeдcтавлять бoжecтвo в видe триады, дeйcтвoвалo c cилoю закoна прирoды
[1055].
Точно также, весь культ древнего мира проникнут началом
троекратного
повторения обрядов,
троекратное
возглашений призываний;
троичное
число, в прямом, или в усиленном виде, т.е. как 9, 12, 27 и т.п., наиболее характерно для всех литургических действ. Но, при всей бесспорной доказанности и при всем подавляющем количестве фактов, утверждающих всечеловеческое религиозное значение числа «три», «самого любимого, — по выражению
Люттихa
— , из всех знаменательных чисел», попытки дедуцировать это значение из общих начал познания, или хотя бы обяснить их культурно-исторически ни к чему решительному не приводят
[1056].
Весьма правильно
А. И. Cадов
настаивает на первичности этой склонности к триадам и видит в ней врожденное человеку неясное тяготение к сверхчувственному миру, смутное стремление к Триединому
[1057]. Но это «обяснение» есть не иное что, как именно сознательный отказ от обяснения, ибо приводнит обясняемый факт человеческой культуры к факту Божественной Троичности, уже безусловно не подлежащему дедукции.
Итак, никто не сказал, почему Божественных Ипостасей Три, a не иное число. Не-случайность этого числа, внутренняя разумность его чувствуется в душе, но нет слов, чтобы выразить свое чувство. Во всяком случае, бесчисленные попытки дедуцироваться
Три-ипостасность Божества
[1058]
мы не можем признать удачными. Утешением и назиданием философам да послужит же то, что даже числи, измерений пространства, подразделений времени, лиц грамматики, членов первичной семьи, слоев жизнедеятельности человеческой, координат психики и т.д. и т.д. они не дедуцировали и даже не обяснили его смысла. Мало того. Чувствуется, что есть какая-то глубокая связь между всеми этими троичностями, но какая — это вечно бежит от понимания, именно в тот момент, когда хочешь почти-найденную связь пригвоздить словом.
Подавляющее большинство философов и тех из свв. отцов, которые, вроде бл.
Августина
[1059], были причастны к философскому мышлению, занимались этим вопросом. Но что дали они все?
— Аналогии, — За которыми опять таки лишь чувствуется более глубокое сродство, — лишь подобие, — одним словом, вместо обяснения того, что хотели обяснить, многократы увеличили обясняемое, ибо показали, что та же трудность содержится еще в бесчисленном множестве предметов мысли.
[1039]
Cp. слова o. Иоанна Крон.
[1040]
Вот почему учение o Троичности должно быть, а полусознательно – часто бывало, основанием философствования. «Учение о Св. Троице не потому только привлекает мой ум, что является как высшее средоточие всех святых истин, нам откровением сообщенных, – писал 2-го окт. 1852 г.
А. И. Кошелеву И. В. Киреевский,
– но и потому еще, что, занимаясь сочинением о философии, я дошел до того убеждения, что направление философии зависит, в первом начале своем, от того понятия, которое мы имеем о Пресв. Троице» (H. А. Елагин,
– Материалы для биографии
И. В. Киреевского
«Полн. собр. соч.
И. В. Киреевского
в двух томах», под ред. М. Гершензона. «Путь», M., 1912, T. I, стр. 74). Шеллингова «Философия откровения» – вот одна из немногих попыток осуществить философствование на сознат. принятом догм. Троичности. Философствование
о. Серапиона Машкина
– другая. Затем можно назвать имена
Фр. Баадера, Вл. С. Соловьева, А. Н. Шмид
и еще насколько. Большинство же философов не давали себе труда изначала определить свое отношение к этому догмату.
[1041]
Нетленный Свет есть свет живой и весь – Жизнь, свет умный. Но умность его может быть постигаема еще и еще. – Что частичная умность м. б. непосредственно открываема даже в чувственном опыте – об этом см. у
H. О. Лосского.
[1042]
Отлагая сейчас принципиальное обоснование этого утверждения, отметим пока тот примечательный факт, что глубочайшие философы, особенно на вершинах своих размышлений, всегда тяготели к спекуляциям над числами;
напомним хотя бы имена
Пифагора, Платона, Плотина, Ямвлиха, Прокла, Августина, Ник. Кузанского, Канта, Фихте, Шеллинга, Гегеля, В. Соловьева
и т. д., не говоря уже о мистиках всех стран и народов. См..
[1043]
Не обременяя книги библиографией эт. вопр., я считаю своим долгом отметить одну, весьма достойную внимания историка, книгу мыслителя богато и всесторонне одаренного и бесплодно погибшего;
это им.:
H.
[A.]
Гулак
[-Аpтемовский].
– Опыт геометрии о четырех измерениях. Геометрия синтетическая. Тифлис, 1877, 150 стр.
[1044]
René des Saussure,
– Théorie des phénomènes physiques et chimiques («Archives des sciences hysiques et naturelles», 1891, №№ 1, 2). –
Leo Königsberger,
– Die Printipien d. Mechanik. 1901. (Механика многомерн. пpoстр.).
[1045]
[1046]
Их делали немецк. идеалисты –
Фихте, Шеллинг
и
Гегель;
см. также:
R. H.Lotze,
– Syst. d. Philos., Thl. II: Metaphysik, 1879;
его жe, – Grundzzüg d. Metaphysik, 2 Aufl. Lpz. 1887.
Густ. Тейхмюллер,
– Действительный и кажущийся мир. Пер. с нем. Е. Красникова. Казань, 1913, кн. 2-я, гл. 1-я. Весьма характерно бессилие рационализировать трехмерность пространства у
П. Н. Страхова,
– Мир как целое, СПб., 1872, стр. 246. – Новейш. постановка вопроса о мерности простр. связана с т. наз. «принципом относительности»:
Гер. Минковский,
– Пространство и время. Пер. И. В. Яшунский, СПб., 1911, «Physice».
[1047]
Особен. см. у нем. идеалистов, у
Лотце,
у
Тейхмюллера,
кн. 2-я, гл. 2-я.
[1048]
Насколько мне известно, нет языка, где число грам. лиц было иное, чем
три.
[1049]
Хотя и делались неоднократн. попытки свести психич. жизнь к
одному
из начал, – к представлению, к воле или к чувству.
[1050]
Это-то формальное сходство в развитии каждой из трех координат психической жизни и служило соблазнительным поводом к попытке свести какие-нибудь две к третьей.
[1051]
Интересн. примеры тому собраны
А. И. Садовым,
но число их можно было бы увеличить во много раз. (Характерно пристрастие Канта и последующих идеалистов к трихотомии, служащее пружиною их диалектики).
[1052]
Buttmann
в Mythologus I, 29;
Gerhard
в Griechische Mythologie, I, 141.
[1053]
H. Usener,
– Dreiheit («Rheinishes Museum f. Philologie», N. F., Bd. 58, 1903, SS. 3-4).
[1054]
Usener,
id., SS. 1-47, 161-208, 321-362. –
Th. Neidhard,
– Ueber Zahlensymbolik der Griechen und Römer, I. Th., Die Drei und Neunzahl («Progr. d. k. Progymnasiums in Fürth., 1895, S. 1-40). – Материал, собран. в обеих назван. раб., лег в основу исследования:
А. И. Сaдов,
– Знаменательные числа («Христ. Чт.», 1909 г., окт., ноябрь, дек., 1910 г. февр. О числе
три
– окт. 1909 г.)
тут же, на стр. 1313-1315 и в ноябре, стр. 1458, приводится лит., хотя и неполная. – Назван. иссл. имеется и в отд. оттиск., СПб., 1909 г. – Из него взяты
[1049-1051]. Еще см..
[1055]
Usener,
id., S. 35, cp. S. 161.
[1056]
Часть таких попыток изложена у
Садова,
id., V, 1909 г., дек., стр. 1581-1594.
[1057]
id., 1910 г., фев., стр. 196.
[1058]
Их мы находим уже у неоплатоников и, пожалуй, даже у
Платона.
Многочислены попытки такого рода у свв. оо., напр. у
Афанасия В.,
у
Вас. В,
у обоих
Григориев
и т. д. и т. д. В новое время особенно занимались такой дедукцией многие мистики, вроде
Я. Бёма, Пордеджа, Баадера
и др., и философы, – немецк. идеалисты и среди них по преим.
Шеллинг
в своей «Филос. Откровения»,
Фр. фон Баадер, С.-Мартен, Вл. Соловьев, Архим. Серапион Машкин
и др. Из малоизвестных сочин. на эту тему назовем: Догмат о Св. Троице и полное знание, Сергиев Посад, 1904 г. Глубокие мысли о Троичности высказывали
Н. Ф. Федоров
и
A. Н. Шмид.
[1059]
[т.е.
3,
N. В.]
Бл. Август.,
– О троичности. Августиновские подобия, которыми уясняется тайна Троичности, собраны в книге:
Th. Gangauf,
– Augustinus Speculative Lehre von Gottem dem Dreieinigen, SS. 204-295. См. также
П. И.Bepeщaцкий,
– Плотин и бл. Августин в их отношении к тринитарной проблеме. Казань, 1911 г. –
Кн. E. Н. Tрубецкой,
– Рел. общ. идеал западн. хр-ва в XI в. Миросозерцание бл. Августина. M., 1892.
А.
[П.]
Opлов,
– Тринитарные воззрения Илария Пиктов., Серг. Пос., 1908. –
И. И. Адамов,
– Учение о Троице св. Амвросия Мед., Серг. Пос., 1910.
См. также
|