И сущность и Ипостась имеют между собою такое же различие, какое есть между общим и отдельно взятым, например, между живым существом и таким-то человеком. Поэтому исповедуем в Божестве одну сущность и понятия о бытии не определяем различно; а Ипостась исповедуем в особенности, чтобы мысль об Отце и Сыне и Святом Духе была у нас неслитною и ясною. Ибо, если не представляем отличительных признаков каждого Лица, а именно: Отчества, Сыновства и Святыни, исповедуем же Бога под общим понятием существа; то невозможно нам здраво изложить учения веры. Посему, прилагая к общему отличительное, надобно исповедывать веру так: Божество есть общее, отчество — особенное. Сочетавая же сие, надобно говорить: веруй в Бога Отца. И опять, подобно сему должно поступать при исповедании Сына, сочетавая с общим особенное, и говорить: веруй в Бога Сына. А подобным образом и о Духе Святом, сочетавая предложение по тому же образцу, должно говорить: верую и в Бога Духа Святого, чтобы и совершенно соблюсти единство исповеданием Божества, и исповедать особенность Лиц различением свойств, присвояемых каждому Лицу. А утверждающие, что сущность и Ипостась — одно и то же, принуждены исповедывать только разные Лица, и, уклоняясь от выражения: три Ипостаси, не избегают погрешности Савеллия, который и сам во многих местах, сливая понятие, усиливается разделить Лица, говоря, что та же Ипостась преобразуется по встречающейся каждый раз нужде.

Одни именования, употребляемые о предметах многих и численно различных, имеют некое общее значение; таково, например, имя: человек. Ибо произнесший слово сие, означив этим именованием общую природу, не определил сим речением одного какого-нибудь человека, собственно означаемого сим именованием; потому что Петр не больше есть человек, как и Андрей, и Иоанн, и Иаков. Поэтому общность означаемого, подобно простирающаяся на всех подводимых под то же именование, имеет нужду в подразделении, чрез которое познаем не человека вообще, но Петра или Иоанна.

Другие же именования имеют значение частное, под которым разумеется не общность природы в означаемом, но очертание какого-либо предмета по отличительному его свойству, не имеющее ни малой общности с однородным ему предметом; таково, например, имя Павел, или Тимофей. Ибо таковое речение нимало не относится к общему естеству, но изображает именами понятие о некоторых определенных предметах, отделив их от собирательного значения.

Посему, когда вдруг взяты двое или более, например: Павел, Силуан, Тимофей, тогда требуется составить понятие о сущности человеков; потому что никто не даст иного понятия о сущности в Павле, иного — в Силуане, и иного — в Тимофее, но какими словами обозначена сущность Павла, же слова будут приличествовать и другим; ибо подведенные под одно понятие сущности между собою единосущны. Когда же, изучив общее, обратится кто к рассмотрению отличительного, чем одно отделяется от другого: тогда уже понятие, ведущее к познанию одного предмета, не будет во всем сходствовать с понятием другого предмета, хотя в некоторых чертах и найдется между ними нечто общее.

… Итак ипостась есть не понятие сущности неопределенное, по общности означаемого ни на чем не останавливающееся, но такое понятие, которое видимыми отличительными свойствами изображает и очертывает в каком-нибудь предмете общее и неопределенное.

Схема происхождения ипостасей из отношений имеет общий философский источник в античном имперсонализме, который совершенно недостаточен для того, чтобы послужить философским средством для выражения учения о триипостасности, догматический же в упрямом филиоквизме, для поддержания которого специально эта схема и найдена. Самая мысль о происхождении Духа от Отца и Сына — не в их ипостасном различении, но в их единстве и безразличии, — также существенно имперсоналистична. Божество при этом понимании есть нечто, quaedam res, некое оно, в котором в различных направлениях возникают и пресекаются отношения, то по одной линии (Отца—Сына), то по другой линии (Отца Сына—Духа), и самая возможность мыслить Отцесына свидетельствует об этом имперсонализме.

Отсюда проистекает и еще одно последствие этого имперсоналистического релятивизма в понимании ипостасей. Если ипостаси есть не что иное, как отношения, существующие лишь adinvicem, то троичности из них никоим образом не получится, а остаются только две ипостасные пары (диады): Отец и Сын (I), Отец-Сын и Дух Святой (II), которые не поддаются дальнейшему суммированию. В самом деле из отношения generatio activa и passiva или, что то же, paternitas и filiatio, возникает Отец для Сына и Сын для Отца, но это возникновение совершенно не соотносительно Духу Св., для которого, т. обр., ни Отец, ни Сын в их взаимоотношении и возникающем отсюда различении просто не существуют.