Триединство божественных Ипостасей принадлежит к числу тех богооткровенных истин, которые с особой силой и настойчивостью, хотя и в затуманенной и неясной форме, предчувствовались и предвосхищались естественной человеческой мыслью — как религиозной, так и философской. По существу, можно сказать (и о. Сергий доказал это в «Трагедии Философии»), что проблема триединства лежит в основе всей истории философии, составляет основную ось всей ее проблематики. Правильного ответа на эти вопрошания естественный разум, предоставленный своим силам, конечно, дать не в состоянии; но в его возможностях, во-первых, — поставить проблему: во-вторых, — наметить разнообразные ее решения; в третьих, — постулировать правильный на нее ответ. Триединство является поэтому самой «философской» из всех богословских истин и допускает многообразную разработку с точки зрения своей логической необходимости. Философия троичности неоднократно была предметом исследования о. Сергия, и при этом, как в порядке истории («Трагедия Философии»), так и системы («Главы о Троичности», «Утешитель»). Сложная проблематика, связанная с нею, позволяет выделить и различить в ней три порядка мыслей, которые можно обозначить, как: 1) апории естественного богопознания; 2) как диалектику я; 3) как онтологию суждения. Естественное богопознание может мыслить Бога, как абсолютный объект и как абсолютный субъект. В первом случае Бог-Абсолют есть все, и “человек плывет и растекается в океане вселенской жизни: а сам он и все в нем и вне его есть Божество, и ничего уже нет вне Божества и кроме него. Однако, что же это? Нет уже и нас, как нет и Бога. Все гаснет, тонет, опускается на дно океана, — гладь, тишина и молчание: ни свет, ни тьма, вечное ничто, нирвана бессознательного. Ища Бога в мире, мы потеряли самих себя, нас засосали зыбучие пески этой безликости. Мы не можем не включить идею абсолютного объекта или мира в идею Бога, ибо в пользу этого свидетельствует наш космический опыт, космическое самосознание, и, однако, на этом пути мы приходим к самоотрицанию, к метафизическому самоубийству. Такова непреодолимая апория… богосознания, как абсолютной объективности: в нем осуществляется предельный нигилизм нирваны” («Главы о Троичности», 32).

Но Бог может мыслиться и “как абсолютный субъект, который обладает миром абсолютным образом. Мир есть его самораскрытие. Абсолютный субъект любит себя и созерцает себя в мире абсолютной самодовлеющей любовию. Но в этом имении для себя, обладании для себя и только для себя заключается граница, о которую претыкается наше мышление абсолютного. Если абсолютный субъект един, то он и одинок в своем обладании всем. Любовь к самому себе чрез свое откровение есть предельный метафизический эгоизм, а вместе и ограниченность, неспособность выйти из себя, некоторая онтологическая бедность и скудость… И Бог деспот, самовластник, себялюбец, изнемогающий в самозамкнутости своей и имеющий мир лишь для удовлетворения эгоизма, не знающий себе в себе равного, не есть Бог”.

“Таким образом, возникает постулат Божества, которое, будучи единым, насколько это проистекает из Его абсолютности, было бы в то же время и не единым, но в себе соборным” («Главы о Троичности», 38).

Апория естественного богосознания приводит нас, таким образом, к постулату многоединства, в котором уже содержится (хотя и не специфицируется в качестве такового) и понятие триединства.